Отрок. Женское оружие - Страница 57

— Как — в Ратное? Зачем? — ахнула Анька.

— Пусть дед решает, что с тобой делать. Все равно пользы от тебя роду нет, один укор и поругание.

— Матушка, да я же только…

— Молчи! — оборвала ее боярыня, да так взглянула, что Анька замолкла на полуслове и испуганно присела. — Видела я все. Делай, что велено!

Если бы мать кричала или хлестала ее по щекам, Анька бы не так испугалась, как вот этим в самом деле усталым и холодным словам. Мама, такая привычная, понятная, временами суровая, куда-то пропала, а вместо нее над Анной-младшей возвышалась совершенно чужая женщина. Она не скрывала своего презрения и смотрела на девчонку с брезгливостью, как на случайно попавшегося под руку слизняка, и слова, вроде бы негромкие, отзывались похоронным звоном.

— Моя вина, что дуру такую вырастила, — сама перед родом и отвечу, — уже как будто и не с дочерью, а сама с собой, продолжала говорить Анна. — Но большей беды не допущу. На выселках твоя дурь роду не так опасна будет.

— На выселках? — взвыла Анька. — Ты же про Ратное сказала…

— Это уже как дед решит… — Боярыня ухватила провинившуюся дочь за косу и деловито, будто веревку для какой-то мелкой хозяйственной надобности, накрутила на руку. — Когда остриженную увидит…

Обернувшись, Анна поискала глазами ножницы, увидела их на противоположном краю стола, поняла, что не дотянется и нетерпеливо кивнула Арине: — Подай!

Та, однако, не спешила выполнить приказ боярыни, положила на ножницы руку — то ли взять их хотела, то ли прикрыть. Посмотрела вопросительно:

— Зачем?

— Давай сюда, раз велю! — повысила голос Анна, начиная сердиться уже на Арину — не понимает она, что ли?

Арина только брови подняла, спокойно и рассудительно проговорила (тоже словно и не с Анной, а сама с собой):

— Косу-то отрезать легко, вот обратно потом не приставишь. Что же это будет за боярышня без косы?

— Да какая из нее боярышня. — Анна, досадуя на неожиданную помеху, в сердцах рванула Аньку за косу, та дернулась и коротко всхлипнула. А Арина только головой покачала и отодвинула ножницы подальше:

— Как это — «какая?» Анна Фроловна из рода Лисовинов. Твоя дочь.

С непонятной для Арины болью Анна выкрикнула:

— В том-то и дело, что моя! Ты что, не видела?

— Да что там видеть-то было?

— Да мерзость всю эту… — Анну передернуло от отвращения. — Грех-то какой!

Тут уж ее собеседница не на шутку удивилась:

— Да бог с тобой! Какой же это грех? Обычное дело…

— Обычное?! Это непотребство — ОБЫЧНОЕ?! В молодой девке? Да что с ней дальше-то будет?! Она же весь род опозорит! Не приведи Господи, увидит кто — сраму не оберешься. Всё… всё прахом пойдет из-за одной дурищи! — почти выкрикнула Анна, глядя с негодованием на Арину, которая смотрела в ответ со спокойным недоумением, будто и не замечая, как трясет Анну от ярости.

— Ну да, на людях так не стоит, но мы-то не чужие. Неуклюже, конечно, у нее получилось, но это как раз от неумения да невинности. Вот кабы она это с УМЕНИЕМ проделывала… Отроки вон тоже себя пробуют, да еще как дерутся-то, и никто это грехом не считает.

Тут уже оторопела Анна:

— А отроки-то при чем?

— Так ведь они воинскому искусству учатся, а девки — женским хитростям. Поначалу оно всегда потешно выглядит, ну так иначе и не научишься.

Боярыня потрясенно замерла, с недоверием глядя на Арину.

«Мысли читает, что ли? Она же не слышала, что вчера Алексей про женское оружие говорил. Я и сама сравнивала девок с отроками, которые воинскому искусству учатся, но тут-то совсем иное… или то же самое?»

— А разве ты сама в ее годы… — закончить Арина не успела — Анна дернулась, как от пощечины:

— Откуда ты… — Взглянув на осевшую у ее ног Аньку, которая испуганно притихла и затравленно переводила взгляд с матери на свою нежданную защитницу, боярыня выпустила наконец из рук злополучную косу.

— Живо к себе! Там жди! Да платье надень! — Анька кое-как, путаясь, натянула на себя платье, всхлипывая, выскочила за дверь, и вскоре ее топот затих наверху. И только тогда Анна снова повернулась к Арине:

— К чему ты это сказала?

— Что? — неподдельно изумилась ее собеседница.

— Ну про меня… в ее возрасте…

— Да неужто тебя такое минуло? — Арина пожала плечами и улыбнулась: — Так оно у всех бывает в отрочестве. Разве тебе не хотелось понять, как это у баб взрослых получается — мужей разума лишать? — она хихикнула. — Да я и сама уж чего только не воображала в думках тайных! Спасибо бабке, объяснила, что к чему.

— Тебе, значит, бабка объяснила… — Анна тяжело опустилась на лавку. — А меня матушка по щекам отхлестала да выпорола так, что я несколько дней сидеть не могла. А потом заставила неделю целыми днями на коленях стоять — поклоны отбивать да грех смертный замаливать. — Она говорила монотонно, размеренно, как будто о чем-то совершенно отвлеченном, а не о том, что мучило ее много лет.

— Как же так можно-то? За что? Что тут грешного?

— За что? — переспросила с горечью Анна, сама удивляясь своей откровенности, но уже не в силах держать ЭТО в себе. — Ты что же, думаешь, я по своей воле в Ратное замуж пошла? Я ведь тогда в Турове первой красавицей была, батюшка — купец не из последних, а меня сюда, в глушь, подальше с глаз и от соблазнов отдали, ибо порочна есмь… чтобы всю жизнь грех отмаливала… А за что? Анюта моя сейчас и то смелее меня тогдашней оказалась.

Анна с силой провела по лицу ладонью, будто приставшую грязь счищала.