Отрок. Женское оружие - Страница 46

Зато теперь понятно становится, чему мне девиц учить надо: женским оружием овладевать, женским доспехом прикрываться, стены женской крепости возводить. Не рано им? Нет, не рано, пока эти стены поднимутся, немало времени пройдет. Как раз они и научатся отличать достойных мужей. Глядишь, и не придется им, как мне, шишки набивать, крепость свою отстраивая. Да я ради одного этого сама в лепешку расшибусь и дурочек этих наизнанку выверну и в узел завяжу. Пусть лучше они сейчас у меня на учебе от усталости или досады рыдают, чем потом жизнь заставит их слезы лить.

Да уж, боярыня, вешаешь ты себе камень на шею… Легко сказать — женским оружием овладевать… Знать бы еще, чему учить надо, да и как учить — тоже. И ведь не посоветуешься ни с кем. Погоди, погоди, как это — ни с кем? А Арина? Сама же только что вспоминала, как она женскими премудростями пользовалась — чем она тебе, матушка, не наставница? И чего же я тогда голову ломаю? Вот и посмотрю, способна ли она с девками моими управиться. Если получится — половину забот с меня снимет, да и подсказать что-то наверняка сможет, ее тоже когда-то бабка учила, не забыла же она эту науку. Ну и меня в свое время учили — и матушка, и свекровь, царствие им небесное… да и не только они. Все вспомним, до последней мелочи на свет божий вытащим и к делу приспособим.

Трудно будет? Ну не без того, так и дело-то затеваем невиданное. Только в Киеве когда-то, батюшка сказывал, собирали девиц вместе и учили, а чему и как — и не вспомню. Сейчас всем нам трудно будет, зато потом сегодняшние поблажки слезами не отольются… и хорошо, если только слезами, а не кровью. Ну будет, будет себя пугать, вон и вставать уже скоро пора. Надо же — так ведь и не заснула, а усталости не чувствую, как в молодости, летать готова. И то сказать — с той прорвой дел, что меня ждет, только летаючи и можно управиться, так что хватит валяться, душа моя, горы сами не сворачиваются, потрудиться придется».

Анна встала, от души потянулась, разминая затекшее за ночь тело, оглядела себя со всех сторон, насколько смогла выгнуться и повернуть голову.

«Крепость… Хороша крепость, тоже мне… А что? Леше хороша, значит, и я себя любить буду, холить и лелеять, чтобы стены моей крепости не потемнели раньше времени да не потрескались. Ох, ведь и этому тоже учить придется. Девчонки-то наверняка многое уже знают, от матерей да бабок наслушались — вот и пусть друг другу свои семейные хитрости передают, а мы с Ариной им свое добавим. Знали бы их матери, ЧТО их дочерей ждет, — сами бы прибежали под дверью послушать… а то и своими секретами поделиться».

Усмехаясь таким мыслям, Анна не торопясь совершала привычный утренний ритуал, одеваясь, как она завела с недавних пор, не в будничное платье, а в нарядное, с украшениями, которые в Ратном и не подумала бы носить, и не потому, что там кто-то злословить стал бы, нет. Просто здесь, в крепости, она была ПЕРВОЙ — и должна была не только БЫТЬ, но и ВЫГЛЯДЕТЬ первой — во всем.

«Мое оружие всегда при мне, а вот „дружину верную“ из девок готовить надо. Ну, боярыня, чего медлить-то, прямо сейчас и начнем. Туров-то нас, поди, заждался…»

Оглядев себя в последний раз, Анна перекрестилась на икону Богородицы, вздохнула поглубже, открыла дверь и вышла из опочивальни — как на поле боя. Вышла и чуть не столкнулась с идущей навстречу Ариной: та уже была опрятно одета и прибрана — готова к новому дню.

— А ты у нас, оказывается, ранняя пташка, — приветственно кивнула Анна. — Что, не спится на новом месте?

— Я привыкла вставать рано, — слегка поклонившись, улыбнулась та в ответ. — Да и выспалась уже. В постели после баньки сладко спится, не то что на телеге в обнимку с девчонками.

— Ну пойдем, коли так. Вместе день начинать будем. Что сегодня делать думаешь? — Вопрос прозвучал небрежно, но смотрела боярыня внимательно — что-то ей ответят.

— Если ты позволишь, Анна Павловна, я сначала оглядеться хочу, — нерешительно начала Арина.

— Оглядись, конечно, — кивнула Анна и коротко задумалась. — Сейчас у меня нет никого свободного, каждая пара рук на вес золота, а после завтрака поглядим.

— Так, может, я чем помочь смогу? — спросила Арина с надеждой. — Между делом и осмотрюсь, и с людьми познакомлюсь. Ой, что это?

То ли показалось Анне, то ли и в самом деле в это утро рожок звучал особенно задорно, но привычный уже сигнал только добавил ей бодрости.

— Дударик подъем играет. — Анна усмехнулась. — Ты, поди, вечером и внимания не обратила, что отбой так же объявляют, только музыка другая. Мишаня мой придумал, удобно очень: сигналов разных не так много, ты быстро привыкнешь. Одна беда — иные девицы спят крепко, не добудишься их утром. Отроки-то быстро выучились вскакивать — наставники с ними сурово обходятся.

За разговором они поднялись по лестнице, и Анна прошла по светлице, решительно распахивая двери выходивших в нее девичьих опочивален.

— Эй, засони! Подъем! Отроки уже на зарядку побежали, а вы спите. Хорошая жена раньше мужа подниматься должна! Вставайте!

Из опочивален послышались охи, вздохи, шлепанье босых ног по полу и прочие утренние звуки.

— Быстрей шевелитесь! — командовала Анна. — Веселее глядите — не мухи сонные!

То ли и впрямь сегодня девки не торопились, то ли после ночных размышлений Анне только казалось так, но вся эта утренняя суета и бестолковщина раздражали ее не на шутку. И не то чтобы девки вообще были непослушны или ленивы, за исключением разве что толстухи Млавы да строптивой Аньки — не могло быть лентяек в крестьянских семьях, — но, по большей части привыкшие к неспешному укладу жизни в лесном селище, они никак не могли освоиться с обычаями воинского поселения. И если отроков удалось привести к порядку железной рукой и строгостью наставников, не скупящихся на «наряды», как здесь говорили, по чистке нужников, а то и весьма чувствительные тычки или удары Андреева кнута, то девиц пока что жалели. Но сегодня привычная утренняя суета раздражала разлетевшуюся в своих ночных размышлениях Анну не на шутку. Может, и присутствие Арины, наблюдавшей за девками с легкой улыбкой, сыграло свою роль, но, глядя на зевающих девчонок, еле передвигающих спросонья ноги, Анна потихоньку начинала свирепеть.