— Арин, Анна Павловна говорила, ты какие-то кружева сохранила, от порченных огнем платьев отпорола, — обратилась к ней Софья. — Посмотреть бы, может, что для нового подойдет. Принеси, а?
Обычно тихая и незаметная девчонка в пошивочной менялась до неузнаваемости — со всеми, даже со старшими, разговаривала уверенно, как с равными, будто имела на это право. Разве что к боярыне с особым почтением обращалась как к своей наставнице. Самое удивительное, что получалось это у нее не обидно, не смотрелось вызовом или наглостью — тут она тоже была мастером, уступавшим пока что только самой Анне, да и то до поры.
«Ну да, Кузьма в своей кузне тоже князем смотрится, когда работает — к нему и не приближайся. Так и эта — девка ведь еще, четырнадцати нету, а как иголку в руки возьмет, сразу видно — мастерица великая вырастет. Я еще потом гордиться да хвастаться буду, что дар сей узрела и расцвету его способствовала».
Арина обернулась быстро, благо ее горница находилась недалеко от пошивочной. Принесла небольшой сверток, развернула его — и все трое погрузились в приятнейшее занятие, если кто понимает: перебирали полоски невесомого кружева, связанного из тонких отбеленных льняных нитей.
— Вот эти матушка вязала, давно уже — я еще маленькая была, вот это я сама вязала, себе в приданое, а это вот, — Арина помедлила, разворачивая очередной сверточек, — она из сундука достала, когда меня в Туров провожала, сказала — ее приданого часть.
— Да-а, красота невиданная, — с почтением протянула Софья, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к слегка желтоватому от времени странной формы воздушному полотну. — А куда его, такое-то?
Арина вместо ответа взяла да накинула кусок кружева на плечи, и сразу стало понятно — вот оно то, чего не хватало для задуманного платья: воротник непривычной формы охватывал шею, спускался на плечи мягкой волной, прикрывая грудь и одновременно подчеркивая нежный цвет лица молодой женщины.
— Ну-ка, ну-ка, подойди-ка сюда, к столу, — загорелась Анна, — дай-ка я сначала ткань к тебе приложу, а потом уже поверх нее это диво.
Совместными усилиями быстро освободили от кусков кожи один конец полотна, перекинули его Арине через одно плечо, расправили, а потом уже и кружевную отделку приспособили.
— Ой, Анна Павловна, я уже вижу, что делать-то, — завизжала от восторга Софья. — Не эти кожи брать надо, от другого платья, сейчас я достану. — И она кинулась к полкам, на которых в строгом порядке были разложены кожаные заготовки.
— Ну все, Арина, считай, наряд у тебя уже готов, — засмеялась Анна. — Ее теперь отсюда не выгонишь, в трапезную силком вести придется. Не будем ей мешать, пусть пока приготовит все, что надо, соберет платье на живую нитку, там посмотрим, что еще поправить надо будет. Только вот… — мастерица взяла длинную полоску кожи с равномерно нанесенными на нее черной краской черточками, — сейчас мерки с тебя снимем, и пусть работает. Она справится, проверяли не раз. — Анна потрепала по голове зардевшуюся от смущения девчонку, которая уже стояла на подхвате с куском бересты и писалом.
Арина безропотно стояла, поворачивалась, поднимала руки, пока две портнихи — мастерица и молодая помощница — обмеряли ее, записывали, выбирали и раскладывали на ткани куски кож, обсуждая что-то, не вполне понятное для Аринки — уж больно много непонятных слов они сыпали. Анна заметила ее удивление, усмехнулась:
— Это что! Ты бы видела, какое у меня лицо было, когда мне Мишаня объяснял, как это все должно выглядеть…
— Как — Михайла? Он-то откуда знает?
— Сказывал, на торгу в Турове книгу одну видел, латинскую, про охоту, а в ней картинки были, изображающие мужей и жен в чудных нарядах.
— Надо же, отрок, а на такие вещи обращает внимание.
— Ну не скажи, мужи иной раз почище жен за нарядами следят, за своими, конечно, — смеясь, уточнила Анна. — Да ты и сама небось видала. Есть такие, которым все равно что надеть — дескать, прикрыто тело и ладно; а иные себя холят — не всякая баба о себе так заботится.
— Да что там видала — мой Фома таким был, — Арина прыснула в кулачок, как девчонка. — Сидит иной раз перед зеркалом, то так повернется, то эдак, бороду свою по волоску подстригает, да еще и морщится, что никак ровно не получается.
Обе женщины переглянулись с понимающими улыбками, и Анна вспомнила, как однажды она случайно подглядела за батюшкой Корнеем: дверь в горницу открыта была, а она за каким-то делом заглянула к нему. Суровый воевода сидел за столом боком к ней, пристроив перед собой начищенное блюдо, и причесывался: разделял волосы на пробор и, недовольно бурча что-то себе под нос, перекладывал гребнем то три волосинки справа налево, то пять — спереди назад. Она тогда не стала его тревожить, но зрелище то запомнила: уж очень явственно поняла тогда, что Корней в молодости хорош был. Правда, никогда не рассказывала об увиденном, ну и сейчас не стала.
— …А картинки тогда Мишаня, какие смог, запомнил, да мне потом и обсказал, а уж остальное мы сами додумали. Ох и мороки было. Ну так оно того стоило, да, Софьюшка?
Софья в ответ только невнятно промычала что-то, повернувшись к старшим женщинам спиной, в очередной раз перекладывая разложенные на полотне куски кожи странной формы и отмечая что-то заточенным угольком.
— Все, теперь с ней говорить без толку, пусть делает, что задумала. Пойдем-ка, пока десяток наш с Артемием занят, поговорим у меня — есть о чем, сама знаешь.
— Садись, разговор долгий будет и не самый приятный. — Анна кивнула Арине на скамью возле стола, села сама, задумалась, подбирая слова. Не потому что хотела что-то утаить — не в том дело, понимала, что для ее собеседницы сейчас нет ничего важнее. Даже вчера, когда, почитай, все Ратное думало только про добро, что Корней Андрею выделит, она, похоже, видела лишь своего ненаглядного.